Институт Философии
Российской Академии Наук




  Философский журнал. 2019. T. 12. № 2.
Главная страница » Периодические издания » Журналы » Философский журнал » Философский журнал. 2019. T. 12. № 2.

Философский журнал. 2019. T. 12. № 2.

 

Философский журнал. 2019. Т. 12. № 2.

 

Весь номер в формате PDF

 

В НОМЕРЕ


МОРАЛЬ, ПОЛИТИКА, ОБЩЕСТВО


А.В. Прокофьев. Мораль, вероятность и риск

В статье исследован вопрос о возможности выявить или создать систему моральных требований, регулирующую реакцию общества на вероятностные угрозы. В ее первой части предпринята попытка проверить способность основных нормативных программ морали стать основой для такой системы. Автор демонстрирует, что этика абсолютных запретов, этика прав человека и этика добродетели сталкиваются при этом с непреодолимыми затруднениями. Утилитаризм гораздо проще интегрирует фактор вероятности в логику принятия морально значимых решений, но и он в данном практическом контексте нуждается в серьезной трансформации, касающейся метрики и структуры. Для обозначения результата этой трансформации автор использует понятие, введенное Р. Эриксоном и А. Дойлом, «мораль ответственности и подотчетности». Во второй части статьи проанализированы основные проблемы, стоящие перед ней. Именно их решение достраивает образ данного нормативного феномена. Для того, чтобы «мораль ответственности и подотчетности» смогла выполнить свою роль, необходимо: а) сформировать такой тип морального сознания, который был бы адаптирован к влиянию суждений о вероятности тех или иных событий на моральные оценки; б) обнаружить оптимальные способы приписывания индексов вероятности будущим событиям; в) преодолеть психологические и социокультурные предубеждения, касающиеся оценки вероятности событий; г) установить морально оправданные коэффициенты дисконтирования будущего; д) определить должную реакцию общества не только на определенный риск угроз, но и на неопределенность в отношении их вероятности (что позволяет обеспечить избирательное применение принципа предосторожности).

Ключевые слова: мораль, риск, вероятность, неопределенность, этика абсолютных запретов, этика прав человека, этика добродетели, утилитаризм, дисконтирование будущего, принцип предосторожности

DOI 10.21146/2072-0726-2019-12-2-5-19


А.В. Павлов. Образы современности в XXI веке: гипермодернизм

В рамках социально-философского и культурологического течения, получившего зонтичный термин «постпостмодернизм», существует несколько концепций, предлагающих язык описания новой эпохи. Одной из наиболее востребованных версий постпостмодернизма оказался «гипермодернизм». Используя историко-философскую методологию, критический анализ, контекстуализм, а также методологию современных социальных теорий и теории кульутры, автор определяет для себя цель ответить на вопрос, может ли социальная теория гипермодернизма быть адекватной альтернативой постмодернизму. Для этого автор решает несколько задач – рассматривает три версии гипермодернизма в порядке их появления, по возможности проводит их сопоставительный анализ (потому что, как и в случае с периодом становления «теории» постмодерна, гипермодернизм понимался по-разному) и, наконец, критически рассматривает наиболее популярные концепции гипермодернизма. Во-первых, версию канадских политических теоретиков Артура Крокера и Дэвида Кука, предложивших понимать гипермодерн как альтернативу постмодерну еще в середине 1980-х. Под влиянием идей Жана Бодрийяра они акцентировали внимание на трансформациях эстетики в новую эпоху (гиперэстетика «отходов» против антиэстетики постмодерна). Позже Артур Крокер и Мэрилуиза Крокер употребили термин в контексте «тезиса об исчезновении тела». Во-вторых, британский теоретик медиа Джон Армитадж попытался описать «дромологию» французского социального философа Поля Вирилио как «гипермодернистскую». Однако, ни первая, ни вторая концепция гипермодерна не получили широкого распространения. В-третьих, наиболее популярной версией «времени гипермодерна» (гипериндивидуализма и гиперконсьюмеризма) оказалась теория французского социального философа Жиля Липовецкого. Сегодня известна и востребована именно она: некоторые социологи во Франции и англоязычном мире развивают его идеи. Однако даже она не получила широкого влияния и, как заключает автор статьи, опираясь на историю критики теории, может считаться «слабой альтернативой» постмодерну.

Ключевые слова: постмодерн, постпостмодернизм, гипермодернизм, гиперреальность, философия культуры, социальная философия, тело, Липовецкий

DOI 10.21146/2072-0726-2019-12-2-20-33

 


ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ


Jerold J. Abrams. Emerson and the reconstruction of pragmatism

Beginning in the nineteenth century with writings of Ch. S. Peirce, William James, and John Dewey, pragmatism fell into eclipse during World War II with the influx of logical positivism. But W. V. O. Quine and Wilfrid Sellars attacked logical positivism at its foundations in analyticity and the simply given, and then pointed contemporary philosophy back to classical pragmatism, and so began the revival. Following Quine and Sellars, Rorty in his brilliant Philosophy and the Mirror of Nature stamped pragmatism back into contemporary philosophy, reestablishing James and Dewey as central figures. Today the movement of pragmatism is once again in full-swing, with major pragmatist philosophers, like Richard Shusterman and Russell Goodman, engaging the tradition and reconstructing its background in Ralph Waldo Emerson’s transcendentalism, and the founders like Benjamin Franklin and Thomas Jefferson.

Keywords: Franklin, Emerson, Transcendentalism, Peirce, Pragmatism, Rorty, Shusterman

DOI 10.21146/2072-0726-2019-12-2-34-47


Т.Б. Длугач. О некоторых странных предположениях в первой «Критике» Канта

Автор останавливает внимание на недостаточно разъяснённых местах первой «Критики» Канта. Одно касается задачи синтеза; известно, что для того, чтобы получить предмет познания, надо объединить все ощущения. Это осуществляет синтез. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что синтез – это не что иное, как продуктивная сила воображения. По мысли автора статьи, она представляет собой своеобразно осмысленный Кантом мысленный эксперимент, сложившийся в науке в середине XVII века. Дальнейшее рассмотрение показывает, что продуктивное воображение по сути дела сводится к мысленному построению предмета; только благодаря этому мы предмет и понимаем. Однако, чтобы построить предмет, надо его знать, а чтобы знать, надо построить. Этот логический круг Кантом не разрешён. Далее, действие продуктивного воображения = построения происходит при создании предмета чистого чувственного созерцания. В статье доказывается, что он есть не что иное, как «всеобщий предмет», т.е. образец для всех единичных чувственных образцов. Мысленное построение такого предмета представляет собой схему, т.е. построение предмета по самым существенным точкам его существования. В таком всеобщем предмете выражена сущность предмета как предмета познания. Наконец, отношение a priori к особому ощущению как интенсивной величине связано с желанием Канта представить предмет познания как предмет внутри мысли, хотя и не совпадающий с ней. Однако для Канта приемлем лишь противоположный подход, когда мысленный предмет выступает только как слепок с извне действующей вещи, то есть как явление. Все же Кант намечает и другое решение, присущее ряду мыслителей его времени. Кант не развивает его, поскольку его вполне удовлетворяет собственное представление, в ходе которого мысленное пространство оказывается полностью заполненным всеми мысленными элементами – чистым чувственным предметом, понятиями, категориями. Он лишь обозначает его. Кант, таким образом, даёт совершенно оригинальный подход к процессу познания. Автор статьи показывает, что влияние Канта прослеживается и в наше время; анализ этого влияния предполагает выяснение понятия мысленного предмета, а также уточнение характеристик извне действующей вещи.

Ключевые слова: ощущение, продуктивное воображение, построение, схема, аффицирование, интенсивное, экстенсивное, априорное, предмет познания

DOI 10.21146/2072-0726-2019-12-2-48-63


Р.В. Савинов. Развитие эпистемологии неосхоластики и неотомизма в 1840‒1920-е гг.

В статье рассматривается становление теории познания в рамках католической интеллектуальной культуры 1840–1920-х гг. Этот период можно разделить на два равнозначных специфических этапа: «неосхоластику» (1840–1870) и «неотомизм» (1870–1920). Тогда можно выделить в развитии указанных этапов три формы, которые рассматриваются на материале учений о познании. Первое направление эпистемологии, характерное для 1840–1870 гг. и связанное с именами Г. Сансеверино, М. Либераторе, Ж. Бальмеса, Й. Клейтгена, определяется традиционной схоластической моделью познания как единства трех операций интеллекта, но усложнненной, под влиянием вольфианства, дифференцированным анализом отдельных функций и моментов познания. Следующее направление формы эпистемологии сформировалась в 1880–1910 гг. под влиянием «возвращения к Аквинату» и формирования неотомизма, закрепленного в «XXIV томистских тезисах». В учении кард. Д. Мерсье и его учеников реалистическая гносеология Фомы вступает в контакт с психологизмом Нового времени, благодаря чему удается найти точки соприкосновения схоластического учения о познании с наукой XIX в. Третий этап, связанный с именем Ж. Марешаля и ряда его предшественников (1910–1920 гг.) определяется новой постановкой проблемы познания: с одной стороны, отчасти усваивается кантовская постановка вопроса о познании, с другой стороны, в работах Ж. Марешаля происходит переосмысление самого критического метода, который реконструируется на основе аристотелевско-томистского учения о причинах, что подготовило появление учений Э. Жильсона, Ж. Маритена и др.

Ключевые слова: неосхоластика, неотомизм, гносеология, метафизика, Аквинат, Аристотель, Новое время

DOI 10.21146/2072-0726-2019-12-2-64-77



ФИЛОСОФИЯ И НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ


В.М. Розин. Некоторые особенности исторического познания и онтологии

В статье предлагается рассматривать историю в ее целостности как состоящую из трех начал: интерпретаций исторических событий, исторического способа жизни отдельных личностей, а также исторического бытия культуры. При этом культура рассматривается как развивающаяся, но не эволюционно, а дискретно. Автор вводит  различение «тела истории» и «концептуализации истории», а также двух типов истории: «сюжетной» и «междисциплинарной». С последним вариантом истории связан процесс концептуализации истории в философии и науке, который начинается еще в конце античной культуры и в Средние века, но по-настоящему набирает силу только в Новое время. Это не просто философское и научное осмысление исторических построений и объяснений, но создание новой методологии истории и вслед за ней новой практики исторических исследований ̶ собственно исторической науки. Сюжетная история как рассказ о прошедших событиях выступает в исторической науке только в качестве несущей эмпирической основы. В междисциплинарной истории главным является создание начал и идеальных объектов. С их помощью решаются теоретические проблемы и задачи, которые были поставлены в ходе рефлексии по поводу событий сюжетной истории. К числу этих проблем относятся и философские. Как в сюжетной, так и в междисциплинарной истории онтологию задает, с одной стороны,  категория времени, с другой ‒ схема «прошлое ‒ настоящее ‒ будущее». Высказываются соображения по поводу этой категории и этой схемы.

Ключевые слова: история, реконструкция, сюжет, наука, прошлое, настоящее, будущее, историческое время, демаркация, факты

DOI 10.21146/2072-0726-2019-12-2-78-91


С.М. Левин, В.С. Югай. Иллюзия выбора и неконтролируемые действия

Существует мнение, что современная наука доказала: свобода воли – это иллюзия. Иллюзия свободы воли – это ложное ощущение контроля над своими действиями: людям кажется, что они могут осознанно выбирать, как поступить, однако все их поступки лишь результат бессознательной нейронной активности. Тех, кто так считает, называют виллюзионистами. Главным основанием для виллюзионизма являются нейронаучные эксперименты, направленные на изучение причинно-следственной связи между осознанными волевыми актами и действиями. Согласно виллюзионистской интерпретации этих экспериментов сознание не инициирует действия, а лишь фиксирует, что они состоялись, что якобы доказывает иллюзорность свободы воли. Аргументы виллюзионистов направленны на то, чтобы показать, почему свободные действия на самом деле не являются таковыми. Но что скажут виллюзионисты про действия, которые и так не считаются свободными? В данной статье предлагается рассмотреть абсурдные следствия из последовательного принятия виллюзионистской позиции. Для этого будет проанализирован виллюзионистский подход не только к действиям, которые вне данного подхода считаются свободными, но также и к заведомо несвободным действиям, совершаемым в результате нейрофизиологического расстройства. Авторы статьи описывают воображаемую ситуацию, в которой у человека отсутствует контроль над движением одной из рук, и он хочет исправить это, обратившись к известному нейроученому, обладающему полным знанием нейрофизиологии и совершенными медицинскими инструментами. Этот нейроученый придерживается виллюзионистской позиции относительно свободы воли. Показывается, что главным препятствием для помощи пациенту в этой ситуации оказывается не недостаток знаний или изъян в оборудовании, а именно принятие виллюзионистского тезиса.

Ключевые слова: нейронаука, свобода воли, компатибилизм, виллюзионизм

DOI 10.21146/2072-0726-2019-12-2-92-102



ФИЛОСОФСКАЯ ЛЕТОПИСЬ


С.Л. Фокин. Рене Декарт и ученые жены: опасные связи

Главная задача настоящей работы заключается в том, чтобы представить историческую картину тех отношений с читательской аудиторией, которые стал формировать Рене Декарт с момента публикации «Рассуждения о методе», обращенного не столько к докторам Сорбонны, педантам, схоластам и теологам, сколько к изощренным умам, наделенным «естественным светом разума», в том числе, к «ученым женам». Следуя методу «истории идей», предполагающему повышенное внимание к историческому, культурному и политическому контекстам эпохи, автор устанавливает те связи, которые философ поддерживал с различными литературными институтами первой половины XVII столетия – от Французской академии, призванной регулировать «благое употребление» французского языка, до литературных салонов, где устанавливались каноны «хорошего вкуса». При этом указывается, что сам Декарт потворствовал известным слабостям прекрасного пола, в частности, развитому вкусу к изящным искусствам и свободным наукам, который получил распространение в так называемой салонной культуре, а также в прециозной и галантной словесности классического века. В работе устанавливается, что обращенность к женской аудитории образует один из прагматических аспектов текста Декарта, который соотносится с доктриной галантности великого века. Определяя круг общения философа с учеными женами, автор делает упор на переписке Декарта, которая не только представляла собой своеобразный образец эпистолярного жанра, но и явилась оригинальным инструментом философского мышления. Именно повышенное внимание к читательской аудитории и, в частности, к ученым женам, ставит автора «Рассуждения о методе» в один ряд с законодателями литературного вкуса эпохи и подтверждает то культурное обстоятельство, что философ не мог не разделять главной заботы писателя XVII столетия – «писать, чтобы нравиться».

Ключевые слова: Декарт, французская словесность XVII века, философия и литература, салонная культура, галантность, прециозность, эпистолярный жанр

DOI 10.21146/2072-0726-2019-12-2-103-116


А.А. Кротов. Наполеон и Руайе-Коллар

В статье рассматривается вопрос об отношении Наполеона к философским контроверзам его времени, к преподававшемуся в императорском университете спиритуализму. Затрагивается проблема идейной эволюции Наполеона, степени его знакомства с философскими идеями эпохи. Исходя из факта похвалы, высказанной им по адресу философии Руайе-Коллара, разбирается вопрос о том, что именно могло импонировать Наполеону в новой системе – ее общая направленность против «идеологов», причем для императора был важен не только результат, но и способ его достижения: безупречный, неотвратимый, изысканный. Доводы Руайе-Коллара о неполном познании сенсуалистами человека, об ограниченности их теории идей, о невозможности обосновать мораль, опираясь на развиваемые ими принципы, как представляется, вполне могли заслужить его одобрение. Равно как и выпады против темноты, метафоричности, гипотетичности многих философских положений, призывы к изгнанию их из науки, требование использовать лишь опору на установленные факты. Наконец, онтологическая схема – материя, душа, Бог – заявленная Руайе-Колларом с самого начала его курса, в мировоззренческом отношении не вступала в явное противоречие со взглядами императора. Заметим, что, как и университетский профессор, он считал возможным заключить о бытии Бога, исходя из совокупности наблюдаемых человеком явлений. Предсказывая падение школы «идеологов», вытеснение ее спиритуализмом в философском сознании эпохи, Наполеон оказался прав. Другое дело, что политические соображения, которые были важны для императора, не были побудительным стимулом ни для Руайе-Коллара, ни для тех философов, кто ценил его идеи и вдохновлялся ими. Конечно, философия в своем развитии подвержена влиянию социальных факторов, но не может быть сведена к политическому расчету.

Ключевые слова: Руайе-Коллар, французский спиритуализм, Наполеон, «идеологи», философия Просвещения, интеллектуальная культура первой Империи во Франции

DOI 10.21146/2072-0726-2019-12-2-117-130


К.Д. Скрипник. Философское эпистолярное наследство: феномен леди Виктории Уэлби

Цель статьи – привлечь внимание к феномену переписки как дискурсивному жанру, форме экспликации идей, способу коммуникации и взаимовлияния. В качестве примера подобного феномена предлагается переписка леди Виктории Уэлби с двумя знаменитыми учеными и философами прошлого века – Чарльзом Пирсом и Чарльзом Огденом. Интерес к жизни и творчеству леди Уэлби стал проявляться в середине прошлого века; он связан и с ее перепиской – ее корреспондентами было около 450 известнейших человек ее времени, – а также с идеями предложенной ею новой науки «сигнифики». Автор показывает, что оригинальные работы Уэлби были замечены Пирсом, что положительно сказалось на их переписке; мало того, послания Пирса написаны таким ясным стилем, что могут считаться лучшим изложением его идей. В статье подчеркивается, что Пирс проводил достаточно серьезные параллели между своими семиотическими идеями и идеями сигнифики. Касаясь переписки леди Уэлби с Огденом, автор статьи обращает внимание на имплицитное влияние рассмотренной в ней проблемы значения, как она понималась в каркасе сигнифики Виктории Уэлби, на содержание знаменитой книги Огдена, написанной им в соавторстве с А. Ричардсом. Через свои письма леди Уэлби не только представила Огдена Пирсу, но и дала возможность Огдену ознакомиться с работами Пирса и его идеями, высказанными в письмах. Изложение идей Пирса в книге Огдена и Ричардса основано на содержании писем Пирса к леди Уэлби. В статье содержится также предположение о возможной связи идей сигнифики с ранней аналитической философией, которая могла формироваться на основании знакомства Ф.Рамсея с работами, посвященными сигнифике, и трансляции данных идей ряду философов-аналитиков.

Ключевые слова: философская переписка, Виктория Уэлби, Ч. Пирс, Ч. Огден, сигнифика, теория знаков, значение

DOI 10.21146/2072-0726-2019-12-2-131-143

 


ИСТОРИЯ И ТЕОРИЯ КУЛЬТУРЫ


Д.С. Курдыбайло. О символизме в комментарии Прокла к «Тимею» Платона

В современной литературе превалирует мнение о синонимичности у Прокла понятий символа и синфемы, однако с ним не согласуется ряд его высказываний в комментарии к «Тимею» Платона. Исследование посвящено установлению семантики обоих терминов из контекстов их употреблений на основе текстологического анализа и последующей историко-философской реконструкции. Предложено различать два типа символов: онтологический и экзегетический. Онтологический символ тесно связан с синфемой, играющей роль его смыслового ядра и оформляющего принципа. Вместе они обеспечивают функционирование симпатических связей между различными уровнями онтологической иерархии. В системе Прокла каждый из умопостигаемых богов выступает причиной, порождающей цепь следствий – эманационных воплощений данного бога. Каждая сущность, являющаяся такого рода следствием на какой-либо низшей онтологической ступени, содержит в себе синфему как «след» первой причины. Синфемы обеспечивают установление сущностью собственной идентичности внутри онтологической иерархии и познание ею первой причины своего бытия, что, в свою очередь, становится отправной точкой для восхождения к этой божественной причине. В отличие от синфемы, символ обладает способностью воспринимать в себя энергийное исхождение, или «осияние», соответствующего бога, которое затем также возводит восприемлющего на высшую бытийную ступень. В отличие от онтологического контекста, экзегетический символ не связан с понятием синфемы, не упоминается в соотнесении с причинными цепями и с конкретными богами. Выдвигается предположение о том, что экзегетический символ у Прокла наследует более древний, доямвлиховский пласт платонического символизма.

Ключевые слова: Прокл, «Тимей», неоплатонический комментарий, символ, синфема, логос, образ, теургия, онтология, миф

DOI 10.21146/2072-0726-2019-12-2-144-159


А.И. Прохоров. Переводы Э. Гуссерля и порождаемые ими интерпретации. История одного понятия

Настоящее исследование выполнено на стыке феноменологии и такой дисциплины как история философского текста. В центре внимания находится статья Э. Гуссерля «Философия как строгая наука» и её перевод на русский язык. По ряду спорных позиций выполнено сопоставление оригинального текста и трёх переводов – русского, французского и английского (американского). На примере нескольких характерных предложений рассматриваются достоинства и недостатки переводов, связанные как с работой переводчиков, так и с принципиальными ограничениями иностранного языка при передаче не только смысловой интенции автора, но и его интонации, являющейся важным элементом философского дискурса, выступающего предметом истории и культуры. Для решения этой задачи привлекается корпус философских сочинений, демонстрирующих, как в немецкой мысли начиная с XVIII в. взаимодействуют два написания одного и того же понятия – Synthesis и Synthese. Выбор именно этого понятия не случаен. В ходе текстологического анализа статьи Гуссерля выясняется, что при переводе на русский язык данное понятие исчезает. Его исключение переводчиком приводит к результатам, дающим право говорить о введении в текст статьи интерпретации, способной повлиять на авторский замысел. Конечная цель исследования – показать, как в феноменологической философии Гуссерля соотносятся между собой понятия «синтез», «созерцание», «мышление» и «опыт», и насколько точно в существующих переводах выполнена передача этих соотношений. Достижение намеченной цели позволяет оценить, была ли оправданной интерпретация переводчика, внедрённая в текст.

Ключевые слова: Гуссерль, Гессен, Логос, феноменология, синтез, перевод

DOI 10.21146/2072-0726-2019-12-2-160-173


И.И. Павлов. Перестройка и девяностые в герменевтике Владимира Бибихина

В статье реконструируется и анализируется философская герменевтика политических событий перестройки и смены режима в 1991 году, а также политической и экономической атмосферы «лихих девяностых», предложенная в работах отечественного философа Владимира Бибихина. Внимание Бибихина к этой теме в равной мере связано как с традиционными темами русской философии, так и с тезисом Хайдеггера об исторической фактичности мышления. При рассмотрении философии Бибихина эти два источника не могут быть оторваны одно от другого: лишь взаимно обогащая друг друга, они подготовили специфику философской работы Бибихина с современными ему событиями. Характерно, что, признавая значение исторического контекста для мысли Бибихина, различные исследователи предлагают подчас прямо противоречащие друг другу трактовки реакции философа на злободневные события. В то время как Артемий Магун считает, что Бибихин полностью разделял политический энтузиазм зачинателей перестройки, Михаил Богатов вскрывает критику Бибихиным этого энтузиазма. При обращении к более широкому пласту текстов Бибихина становится очевидным, что причиной столь широкого спектра возможных интерпретаций стала сложность отношения Бибихина к названным событиям. С одной стороны, философ не только крайне критически относился к масштабам приватизации, но и был чуток к смене идеологии. С другой, Бибихин признавал значение произошедших событий и призывал интеллектуалов вдуматься в них. Единственным адекватным ответом на открывшуюся свободу Бибихин считал философскую работу, возводящую осмысление исторического контекста к вечным темам первой философии. В то же время философ подчеркивал значение отечественной философской традиции для этого осмысления, а потому воспринимал перестройку и девяностые как новый шанс для становления русской философии. При этом главным был поиск неидеологического мышления.

Ключевые слова: Бибихин, Хайдеггер, история России, перестройка, герменевтика, русская философия, идеология, свобода, платонизм

DOI 10.21146/2072-0726-2019-12-2-174-187